It's just...OMG!
8-9YB!Сквало. Понять, что должен отрубить себе руку. Страх, переживания, описание процесса отрубания/отпиливания, дезинфицировать рану, поливая её алкоголем, потерять сознание от боли, вообщем красочное описание процесса.
Навязчивые мысли впервые посетили его на уроке истории мафиози. Неудачник Дино в очередной раз умолял дать списать домашнюю работу.
- Нет, Ску, ты представляешь, какой ужас – их заставляли лишать себя конечностей под дулом пистолета! – возмущался будущий босс Каваллоне, больше подходящий для пения на эстраде в какой-нибудь слащавой группе.
- Такой трус, как ты, лучше умрёт, чем сделает что-то подобное, - Супербия растянул губы в нехорошей ухмылке. Одноклассника можно было игнорировать, пока тот, высунув кончик языка от усердия, со скоростью копировальной машины переписывал задания. Дино, конечно, пообижался, даже отвернулся, но на подобные мелочи обращать внимания Скуало не собирался. В его жизни, наполненной звоном стали, не было места для подобия дружбы.
Итальянское солнце раскаляло воздух даже через стекло, класс гудел, словно рой огромных мух, пока мечник смотрел в окно. Там, далеко, его ждали новые победы, для которых он заказал дорогой меч, специально под левую руку. Картины жарких сражений, так красочно рисующиеся в его голове, были прерваны грубым тыканьем элитной ручки в запястье.
- Эй, Ску, поехали кататься на лошадях?
Класс продолжал мерно жужжать, усыпляя, и юноша зло отдёрнул руку.
- Пойди сдохни, у меня тренировка.
- Ну вооот…
Каваллоне, конечно, отстал, хоть и ненадолго, а противное ощущение холодящего кожу металла осталось. Прям по венам, как у самоубийцы незадолго до конца, приятная прохлада. Пальцем по венам, обводя руку невидимым браслетом, и в дрожь бросило.
Уже дома, устроившись за письменным столом, Скуало снова задумался об этом. Сначала он долго крутил ручку в пальцах, определяя вес, а потом колпачком провёл там, откуда словно голос шёл. «Коснись, коснись», - и Супербия на миг даже признал себя сумасшедшим. Сначала колпачком, но он, нагретый от рук мечника, совсем не удовлетворял, и подросток вывел тонкую линию стержнем, замыкая её на венах. От прикосновений приятно щекотало, и ручка описала новые круги, делая след более жирным. Не удержавшись, подрисовал ещё и ножницы – как бывает на месте, где нужно разрезать. Вспыхнувшие в голове слова одноклассника на уроке бросили в холодный пот. Дино-то, может, и был слабаком, а вот такому гордецу, как Скуало, ничего не стоит доказать что-то хотя бы себе и действительно к чертям избавиться от руки. Выскочив из-за стола так, что даже стул опрокинулся, парень бросился в ванную и стал надраивать руку, отмывая проклятую линию разреза.
Время текло. На уроках сосредотачиваться не получалось. Любой острый предмет манил, и Супербия понимал, что он совсем не самоубийца, как уже начал подозревать мнительный мальчишка Каваллоне, когда очередной острый предмет прикладывался к запястью.
- Ску, у тебя что, любовь несчастная? - вздыхал заботливый итальянец.
- Какая любовь, придурок?! Жгёт там, нужно холодное приложить.
Отвесив Дино подзатыльник, отвязался и ушёл в туалет, запираясь в одной из кабинок. Мечник абсолютно не помнил, как так получилось, но из глубокого транса его вывел настойчивый стук в дверь. Канцелярский ножик, судя по его виду, купленный в ближайшем киоске, оставил тонкие порезы на бледной коже, и тогда Скуало действительно стало страшно. Крови почти не было. А если бы глубже?
Уже после школы Супербия добыл себе виски и хотел было просто напиться, отвлекаясь от жгучего осознания того, что рука мешает. Дома его ждал новый меч, принесённый мастером, с поздравительным письмом и наилучшими пожеланиями. Такую удачу пропустить было нельзя, и парень, тут же забыв о проблемах, помчался в лес – тренироваться.
Алкоголь разжигал внутри костер, вспыхнувший от адреналина. Меч приятно и легко лежал в руке, такой идеальный, и юноша махал им до тех пор, пока совсем не выдохся, сползая на землю под каким-то деревом. Звуков почему-то не было. Кончились. Где-то далеко-далеко ветер колыхал листву, но здесь воздух загустел, поглотив все звуки. От виски и частого пульса в глазах плыло. Противно заныло в левом запястье – пот раздражал свежие порезы.
- Да как же ты меня бесишь-то! – фыркал мечник, яростно царапая мягкую с тыльной стороны кожу. Где-то там внутри, будто в самой кости, страшно зудело, и руку хотелось разодрать, вгрызаться зубами и, давясь кровью, рвать вены, жилы, лишь бы избавиться от этого ощущения. Только перепачкав пальцы в собственной крови, Скуало остановился. Что же он делает такое?! Руки предательски задрожали.
- Нет-нет-нет, даже не думай, - сурово рыкнул он на правую, пальцы которой сжимались в безуспешной попытке найти левую кисть. Накатывало осознание того, что жить так просто Супербия не сможет до тех пор, пока эта проклятая рука раздражает его. Он уже с готовностью схватился за меч, как понял, что с левой рукой потеряет и всё, наработанное долгими тренировками и выигранными боями. Пульс возрос ещё сильней, пока подросток с недоверием разглядывал предательские суставы, так сильно бесившие его. И что только жить мешало. Он уже отрубал противникам руки, яростный, неудержимый, и сейчас воображение лишало его кисти: кровь хлестала из аккуратно разрубленных вен, тёмная, мясо пульсировало, и можно было разглядеть даже зеленоватые нервы. Собственный крик нарушил тишину. На какое-то время парень поверил в то, что лишился руки. Он упрямо разглядывал шевелящиеся пальцы, понимая, что внутри что-то страшно мешает, будто шевелясь. Подобный дискомфорт когда-то можно было решить простым хрустом уставших костей, но это было нечто другое. Что-то отвратительное рвалось наружу, пробиваясь через плоть. Да эта штука убьёт его, сожрёт изнутри, если не избавиться!
Схватившись за меч, парень замер. Крупная дрожь била его, когда Супербия занёс клинок над рукой, прижатой собственной ногой к массивному корню дерева. Похожая на чужеродный организм, приговорённый к смерти, рука дергалась и сокращалась, беспомощная под прицелом ледяных глаз.
- Что, что тебе нужно, чёрт подери?! – срывал голос Скуало, так страшно ему не было даже когда десять человек нападали, окружив дерзкого ребёнка.
Бледные пальцы молчали. Кроны над головой нашептывали, что нужно избавиться от злой воли, занесённой в его руку, пока та не решила избавиться от организма-донора. Наконец, собравшись с духом, мечник задержал дыхание и, зажмурившись, рубанул, чуть не задев и ногу тоже. Сталь высшего класса преодолела сопротивление кожи - та лопнула как спелая ягода, пропуская лезвие дальше, пока оно с легкостью не рассекло кость.
Стало легко. Звуки совсем пропали – листве больше не нужно было уговаривать. А затем юноша открыл глаза и посмотрел на безжизненный отрубок, валявшийся в луже крови, мёртвый и бледный. В голове внезапно стало ясно, и тогда здравый смысл нахлынул вместе с болью. Парень прижал к груди вдруг ставшую такой нелепой руку, заходясь надрывающим глотку криком, кисть фантомно болела, а ещё хуже было там, где теперь заканчивалась конечность.
Слишком бездумно было оставлять её в таком состоянии, на природе, где ветер может занести в открытую рану какую угодно гадость, а заражения крови абсолютно не хотелось. Кое-как нашарив бутылку виски, опрокинул содержимое на обрубок и заорал ещё сильней – алкоголь резал, царапал, обжигал голые нервы, попадал в сосуды, из которых хлестала боль, и яркая вспышка в голове повлекла за собой непроглядную темноту. Долго в обмороке Супербия не разлёживался – где-то в голове сработал инстинкт самосохранения, и, прежде чем потеря крови стала критичной, подросток очнулся кое-как, изрядно ослабевший, залитый собственной кровью и алкоголем, как будто его убили в пьяном угаре. Только сейчас он понял в полной мере, что произошло, и разрыдался от боли и отчаяния. Рядом валялся жалкий кусок его плоти – конец старой жизни, в которой Скуало был лучшим мечником.
1734.
Сквало со злостью кинул школьную сумку на небольшую лавочку, которая стояла в коридоре. Сумка глухо стукнулась учебниками, а лавка пошатнулась, нетвердо стоя на тонких ножках. Дверь он закрыл бережно, потому что неоднократно ею хлопал, да так, что сыпалась штукатурка, а иногда и кусочки дерева, поэтому рисковать хорошей кожаной дверью еще раз не хотелось. Зеркало, висящее рядом со входом сегодня бесило вдвойне. Особенно бесило в нем собственное отражение – взъерошенное и через чур неспокойное. Сквало не любил видеть себя «со стороны» во время негативных эмоций – лицо искажалось от злости, зрачки уродливо расширялись, а рот искривлялся в подобие оскала пятнистой гиены. Супербия положил руку на стекло, закрывая от себя собственное изображение, и второй рукой стал стягивать ботинки, кидая их в компанию сумки.
День выдался на редкость неприятным, состоящим из незначительных мелочей, которые копились в общий негатив, подогревали беспокойство перед грядущими днями и выматывали последние нервы, что кажется еще чуть-чуть, и остатки психического здоровья точно испарятся.
Квартира успокаивала Сквало. Слишком белая, слишком маленькая, со слишком большим количеством мебели. Абсолютно неправильная, но уже ставшая родной, где можно все крушить, потом собирать, склеивать, расставлять, что-то выбрасывать. Естественный цикл, который приносит некое удовольствие и без которого уже как-то не так.
Есть у него редко было что. Готовить было некогда, готовить он не умел и не любил. Так что в основном обед составляли какие-то овощи, что-то купленное по дороге или же вообще ничего. Сегодня обедом Сквало оказался красный болгарский перец, который он терпеть не мог, но в холодильнике помимо него оказалось только молоко, которое Супербии не хотелось совершенно.
Полоски перца хрустят на зубах и источают тошнотворный аромат по всей кухне. Сквало жевал чертов красный перец и отодвинул тюль на кухонном окне, выглядывая на улицу. Тюль в его квартире некая дань традициям уюта в доме. Хотя он их никогда не стирал и они воняли скопившейся за год пылью, но снимать их все равно не хотелось, так что они колыхались от легкого уличного ветра, рассеивая пылинки по дому.
На улице тепло. Почти жарко. Солнце палит с семи утра, облака бывают редко-редко, а желтоватые кирпичи домов только усугубляют ощущение жары. Сплошная желтизна раздражала Сквало и от нее рябило в глазах. В погоде Сицилии есть своя прелесть, но не всегда, не во все дни и не со всеми событиями. Сейчас она не представляла для Супербии никакой красоты, добавляя к общему настроению пересохшую носоглотку и колики в горле.
На улице играют дети. Сквало не любит детей за их крики и беспомощность. В противовес людям, у животных нет возможности позволить себе быть беспомощными. Иначе их уничтожат. Поэтому Сквало не любит детей. Показать беспомощность – показать себя неспособным к выживанию. Не способный к выживанию – ошибка природы, которая была должна быть убита матерью сразу после рождения.
Крики раздражают, перец хрустит и Сквало отлепляется от окна, чтобы включить небольшой телевизор с антенной, который висит у него на стене на кухне. Бормотание телеведущей новостей заглушает нежелательный звуки и приносит еще одну деталь чувства уюта. Он споласкивает руки под краном – на пальцах сохранился аромат перца, и дышать им нет никаких сил. Рядом с раковиной сушится пара перевернутых чашек и черный нож, у которого словно вырван кусок лезвия. Это Сквало ударил им со злости. И лезвие стального нержавеющего ножа прогнулось. У ножа грязная рукоять, которая уже ничем не вымывается, и удобные выемки по бокам. Супербия опирается руками о стол, в который вмонтирована раковина, и тяжело выдыхает. Волосы прилипают к вискам, а затылок начинается чесаться от нервного напряжения. Чесаться очень неприятно и навязчиво. Этот зуд перетекает на шею, вниз, к позвоночнику, и достигает копчика. Сквало дергается и отходит от раковины.
Нож просто идеален. Идеальным его делает погнутое лезвие с почти незаметной зазубренной.
Руки трясутся и Сквало обхватывает себя за бока, пытаясь успокоиться. Страдать от собственной принципиальности приходилось не раз, и страдания ему эти нравились. Сейчас же было несколько…несколько другое.
Он решил взять еще один кусочек перца и высосать из него весь сок. Более чем глупое занятие, но им можно немного отвлечься от мыслей. Телеведущая новостей стала тоже раздражать.
Сегодня перестилать постель нужно было потому, что от волнения у него дергался не только глаз, но и нижняя губа. Он должен был успокоиться. Он знал, что ему понадобится сегодня постель. Он хотел видеть ее чистой и идеально сложенной.
Глупо выбирать для акта насилия над собственным телом дату, время и даже предметы. Глупо подготавливать себя к этому.
Сквало давно переоделся в простые домашние синие пижамные штаны и любимую белую рубашку с воротником-стоечкой. Он принес на кухню спирт, вату, бинты – все, что могло пригодиться. Помыл нож и промыл его спиртом. Сердце стучало где-то в горле. Из зеркала на него смотрела мышь, которой мышеловка оторвала хвост.
Супербия умылся еще раз в ванной, не вытирая лицо. На кухне снова гудел телевизор, потому что в полной тишине сердце стучало в висках и сводило с ума. В ванной холодно. В городе нет и намека не ветер, градусник держится на отметке тридцать градусов, но в его ванной холодно. Сквало сидит на ванной – душевой у него нет – и рассматривает собственную руку. Трогает внутреннюю сторону – едва касаясь кончиками пальцев. Кожа мягкая и бледно-белая. В этом же виноват недостаток меланина? Вон, даже вены видно. Их можно прощупать. Можно ощутить мышцы, на которых они «лежат». Мышцы кажутся мясистой сеткой. Вены тонкие, но жесткие. Когда их сжимаешь, они выскальзывают из пальцев вместе с покрасневшей кожей. На запястье у него небольшая ямка и выступ. Две косточки с полостью и две тонких синих вены, который выделяются слишком четко.
Сквало подносит запястье к губам и касается этого места. Там пульсирует, отдает в кожу губ, греет. Там словно кто-то хочет достучаться, словно он не один.
От ванной болит затекает зад и болят тазовые кости. Супербия снова дрожит, и прижимает к себе руки, пытается спрятать их в плоском твердом животе. Сжимает и разжимает пальцы, чувствует каждое их движение. Сжатие кожи. Чувствует все, на что обычно не обращает внимания.
Кожа на локтях сморщенная, а сами локти острые и маленькие. Отнюдь не хрупкие, но на ощупь они кажутся именно такими.
Сквало встает с уже нагретой ванны. У него ничего не дрожит и не дергается. Он заставляет себя пойти на кухню, переложить все свои «принадлежности» на голый пол, покрытый дубовым паркетом и сесть, прислоняясь спиной к стиральной машинке.
У ножа тупой кончик. Тоже когда-то отбитый. Супербия елозит тупым кончиком у основания локтя. По самой мясистой и толстой части на руке. Чуть надавливает, чтобы прочувствовать внутренности. На коже остается красноватый след. Организм недоволен. Организм оповещает хозяина, что тут было вторжение извне.
По телевизору идет вечернее ток-шоу и там ругаются какие-то политики. Банка со спиртом уже открыта и привычный запах ударяет в нос. Сквало смачивает чуть пальцы и ватку, натирает им все мясистое место на левой руке. Политики переходят на мат.
Супербии Сквало страшно.
Он приставляет лезвие к намазанному спиртом месту. Нужно резать быстрее, пока спирт не испарился. Быстрее, быстрее, быстрее. У него дрожат бедра и почему-то сковывает пах. Где-то под членом у него бегут мурашки. Сквало кладет руку на пол, стараясь расслабить ее, и подтягивает к себе правую ногу. Снимает одной рукой штаны и вгрызается себе в колено. В тощее костлявое колено. С силой сжимает зубами кожу, почти до крови. Он запросто может ее себе прикусить. Вот теперь можно. Тянуть бесполезно – только добавлять себе страха.
Острое лезвие и зазубрина касаются его руки. Надавливает, что становится больно. По щекам Сквало начинают течь слезы, а пах сводит ледяной судорогой, колено остро режет, что хочется по-инерции отпустить собственную кожу.
Он, со всей силой на которую способен, опускает лезвие вниз.
И прокусывает колено до крови. Он сталкивается зубами под кожей и этот звук оказывается громче, чем матерящиеся политики. Рука жжет, жжет, Боже, как же она жжет.
Сквало чувствует лезвие собственным мясом. Мышцы дергаются в спазме и он ударяется спиной о стиральную машинку. Нож скрипит о кость.
Супербия Сквало бьется головой о стиральную машинку и пытается не закричать. Щеки мокрые. И больно. Больно везде. Все тело – сплошное скопление боли.
Еще не все. Сквало заставляет себя вдохнуть и приподнимает нож с одной стороны, не вытаскивая его из руки. Еще не больно. Больно будет потом.
Он пытается подвинуться, шевеля враз отекшими ногами, но выходит плохо. Поворачивает корпус к окровавленной руке, чтобы сидеть напротив нее. Вот теперь. Он зажмуривается. Крепко-крепко. И опускает нож еще раз, не успевая опомниться, бросает его, и бьет себя по ране.
Теперь Сквало орет. Кричит во все горло, срываясь на хрип, давясь слезами и соплями, которые так и норовят попасть в рот. Его слезы затекают за рубашку. Так кричат раненные животные. Еще недобитые, уже не живые.
Он елозит ногой по полу. Только правой, левую он не чувствует совершенно. Везде зудит, руку беспрерывно разрывает боль, долбящаяся в его мозг, в его глотку. Боль становится его глазами, дыханием и судорожно поджатым пахом. Шея совершенно ему не подчиняется и голова лежит на плече. Поднять ее не получается никак. Сквало пытается дотянуться рукой до спирта. Пальцы водят по горячей луже. Горячая лужа – его кровь. И она совершенно не красная. Она черно-бордовая. Он смотрит на свою руку и рядом валяющийся нож. Не до конца. Остаток все еще крепится к телом недоломанной лучевой костью. Его обломанный конце острый и выглядит как отломанный кусок дерева. Только его кость красная с серой сердцевиной. Там все пульсирует. Сквало видит, как пульсирует его мясо.
Нужно только дотянуться до спирта, который почему-то стоит слишком далеко.
Когда это удается, он ставит его в кровавую лужу и откидывает нож подальше. Спирт совсем рядом, даже не нужно тянуться. Супербия упирается головой в машинку, переключает все внимание туда и отрывает одним движением уже отрубленный кусок.
У него не остается времени на мысли. Он хватает спирт и льет на культю.
Сквало не кричит. У него открыт рот, вывален язык и все это так напряжено, словно сейчас порвется. У него нет сил кричать. Из его подраной глотки доносится сип с уродливыми звуками удушья.
Сопли попали в рот, глаза невозможно открыть из-за разъедающей соли и они закатываются под веки. Куда-то за мозжечок, как кажется.
Вечернее ток-шоу заканчивается. Начинается блок рекламы и он куда тише, чем передача. На улице перешептываются с листьями деревьев сверчки. Сквало наконец-то ничего из этого не чувствует.
Завтра можно будет добраться до свеже-постеленной кровати. Завтра вечером там можно будет оставить обрубок, закутанный в одеяло как младенец. Завтра ночью он поедет на другой конец Сицилии.
fin.
на!
автор 2, успевший поставить на себе крест
Первое пробрало психологичность и шизофреничностью, которая шикарно передана*__* Действительно, в конце остается только выдохнуть...
А второе... желудок свернулся узлом, мозг мазохистки прецца, короче, автор, вы рояль! Ну то есть хороши до ужаса))
*мимокрокодил*
а2.