It's just...OMG!
Хром. Потерять второй глаз. Полная слепота. "Теперь всё время ночь" Страстное желание и дальше быть полезной и помогать Мукуро. Невозможность его осуществления. Мукуро находит нового медиума. Страдание Хром, отправленной в клинику и никому не нужной. Без пейрингов. А+
Фик без начала и конца.
1608
“Life is eternal...”
Просто в один момент стало темно и сильно заболели глаза. Они ныли, а веки словно прилипли к глазницам. Глазницы… казалось, они стали чувствительными, с нервными окончаниями. Края глазниц болели. Болело все тело Хром. И как-то хотелось заплакать, но слезы не лились. И это душило ее.
Просто в один момент ее увезли из Кокуе в городскую больницу. Вот так просто. За один раз. Взяли и сделали. Невинная простота. Повязки на ней не было уже несколько дней. М.М. все говорила, что глаза у Хром ввалившиеся и на это мерзко смотреть.
Ну, наверное же ввалившиеся. Она трогала веки пальцами в последнюю ночь в Кокуе-ленд. Веки были мягкими, но слепленными, сжатыми настолько плотно, что открыть глаза не получалось никак. Хотя, может и получалось, но этого Хром не чувствовала. Внутри, где-то прямо в ее черепе, тянуло. Натянуто, как сыр-ниточка, и не давало ей спать. Мукуро приходил к ней один раз. Говорил, что теперь у его девочки будет счастливая жизнь без него. Почему-то Хром казалось, что он ни разу не посмотрел на ее лицо. Наверное, ввалившиеся веки – это действительно ужасно.
Везли ее вечером на такси и Хром еще жалась в сидение, пытаясь прижаться к Мукуро, но отчего-то не получалось. Казалось, что таксист смотрел на нее всю дорогу, а она не знала куда деть голову. Как ее опустить, чтобы… Не получалось, никак не получалось. Уродливые ввалившиеся глазницы.
Ей все еще казалось, что везут ее ненадолго. Поставят ей протезы, еще что-нибудь, рубиновый глаз как у Одина, но везут ненадолго. И заберут, обязательно заберут обратно в Вонголу, обратно в Кокуе, и она будет лучшим напарником для Мукуро. И снова будет видеть закаты в Кокуе-ленд, на самой крыше, и каждое дерево будет словно воплощенной иллюзией.
В больнице пахнет пациентами, болезнями и хлором. Запахи воспринимались ею резче, и хлорка разъедала носоглотку сухой болью. Ее вели под руку. До самых дверей, до регистратуры. Оказывается, их ждали. У доктора мягкий грудной голос. Наверное, он полный и не очень высокий, с пшеничными волосами. Ах, наверное, наверное, наверное…
У Хром снова закололо под веками и она положила голову на плече поддерживающего ее Мукуро. Голос Рокудо лился медом, нежнейшим, засахаривающимся медом. Что может быть противнее. А Савада-доно наверняка бы извинялся за себя и весь мир, но не взял бы ее обратно. Ни с протезом, ни с рубиновым глазом Одина.
Рука врача была большой и сухой. Маленькая ладошка Хром тонула в его. Руки доктора горячие, а у Мукуро они холодные. И куда более приятные, куда…
Она не хотела отпускать его, не разжимала пальцы, крепко держащие его худые. Худые и длинные ее Мукуро. Он сам аккуратно их разжал, сжал в кулачок и сказал, что ну вот и все. Вот и все… Врач медленно потянул ее за собой.
Хром оборачивалась. Кажется, даже кричала. В глазах все кололо и плакать не получалось никак.
Ее палата, слава святым, не была оббита чем-то мягким. Она не знала, как называется то, чем оббивают палаты в психических лечебницах. Врач сказал, что ее палата очень уютная и ее подготовили специально для Хром, а скоро придет медсестра и поможет ей обустроиться. Медсестра пришла почти сразу и сказала, что ее зовут Катарин. Хром совершенно не понравилось это имя. Не вызывало у нее оно прилива тепла и доверия. Но Катарин значит Катарин. Она обещала принести Хром магнитофон и плед, и сказала, что та может всегда ее вызвать, если нажмет кнопку над кроватью. И ушла, перед этим помогая ей переодеться в домашнее фиолетовое платье.
В палате было прохладно.
Хром смогла найти окно, ощупывая пальцами стены. Окно, как казалось, было очень большим. Ей все сейчас казалось слишком большим и несоразмерным с ней самой. Стена рядом с ним была в побелке и на пальцах девушки остался ее запах. В чем-то приятный, и в чем-то раздражающий. Запах был тонкий и едва ощутимый.
Бывший до этого шум в коридоре затих. Интересно, ночь ли уже?
Хром поежилась и положила руки на подоконник. Слишком холодный и слишком ровный. Ноги затекли стоять. Значит, стояла она уже долго. Долго, долго, долго. Время потеряло свой смысл.
Трогала пальцем стекло и собственные ввалившиеся глазницы – почему-то она не чувствовала от Катарин того, что чувствовала от таксиста и Мукуро – и стекло было холодным, запотевшим, а ее веки теплыми и напряженными.
Потом ноги онемели и ей ничего не оставалось, как сесть прямо на пол, прислоняя голову к побеленной стене. Снизу дуло по ее голым ногам, а на стопах одни больничные тапочки. Пушистые и наверное белые. Хотя в последнее время их часто делали голубыми или желтыми. Хром было интересно, но спрашивать – завтра, сегодня? – у Катарин совершенно не хотелось.
Кажется, она засыпала и не раз, и побеленная стена давила ей в затылок, а потом в щеку, и мазала побелкой по ней, и лезла в рот. Снились ей залитые кровью собственные глаза. Пустые, черные, обволоченные клейкой вязкой подсыхающей кровью и сукровицей. Уродливые, уродливые пустые глазницы. Как взгляд в вечность. В космос, которого она боялась до дрожи. Космос в ней самой.
Катарин действительно пришла потом к ней.Она сначала постучалась, и Хром убедилась в том, что не спала. Побелка снова мазнула по щеке, и медсестра зашла в палату, шурша халатом, когда Хром едва-едва смогла сказать, чтобы она зашла. Даже голос стал ее покидать.
«Что же вы на полу!» - спохватилась Катарин, подхватывая Хром, у которой все так же ныли отекшие ноги. Докуро лишь слабо улыбнулась ей, думая, улыбается ли она сейчас лицу или стене, и попыталась опереться на плече медсестры. «Нельзя же так, вы простудитесь!» - причитала Катарин, укладывая Хром на кровать, кутая в одеяло и накрывая сверху пледом. Плед был колючий, но теплый-теплый. Хром спрятала в нем нос и попыталась зажмурится.
Внутри тянуло.
Она включила его тихо на какой-то иностранной болтливой волне.
Хром расслабила глаза, и сильнее натянула на лицо плед. Спина болела после ее сидения на полу, а лицо хотелось оттереть от штукатурки. Хотя зачем, зачем.
Кормила ее Катарин. Прямо с ложечки. Ароматным гречневым супом. Хром он очень понравился и она попросила еще. Катарин не могла нарадоваться и все говорила, что Хром большая молодец, если будет кушать, что все наладится и ее здоровье тоже. А еще сегодня был очень вкусный хлеб, наверняка с нежно-оранжевой корочкой, и грех, просто грех, не позволить себе им насладиться.
Радио Хром так и не попросила выключить. Оно просто было очень-очень тихим и совершенно не мешало ей, наоборот, раскрашивало и без того никакой досуг. Радио успокаивало ее. Убаюкивало. И на этот раз глазницы больше не снились. Не снилось ничего.
Радио K.A.O.S* проигрывало между передачами с ведущими, которые неразборчиво тараторили, приятные старые песни. Наверное, английский рок или что-то американское. Оно было приятным и вселяло в ее сердце покой. Какой-никакой, но пусть будет. Чтобы не ныло, как глаза.
А потом пришел Мукуро. Он сказал, что по ней скучают. И что в Кокуе без нее как-то тоскливо. И слишком много запинался. И голос его был как уже засахаренный мед с кусками чистого сахара по краям банки. Он принес с собой Фукуруо и сказал, что зайдет к ней еще раз обязательно. И принесет фруктов. И девочкам из Вонголы тоже хочется к ней придти. И они обязательно придут к ней, конечно же, и принесут свежих о-нигири.
Фукуруо пришлось выпустить на волю, принимать обратно его никто не хотел, а в больнице некому ухаживать. Да и не хотелось Хром нагружать Катарин птицей. Мало ей Хром будто.
Радио K.A.O.S не замолкало и Хром начинало казаться, что она что-то понимает из бесконечных перепалок р-джеев.
К ней так никто и не проходил.
По вечерам – а это были вечера, она почему-то была уверена в этом – у нее урчало в животе и постоянно хотелось есть. А потом день и снова гречневый суп со свежим хлебом – иногда непрожаренным, но всегда самым вкусным.
Один раз Катарин не пришла к ней. Суп привезли на каталке из столовой, и когда Хром спросила, где же Катарин, которая всегда приносила все на подносе или вообще просто в руках, то ответили, что ее с мужем сбила машина. Говорят, что «блатная» - черная, огромная и дорогая.
Вонгола ждала ее. Правда ведь?
В тот день была гроза и на радио помехи. Суп почему-то ни в какую не хотел лезть в сжатое горло, которое сотрясали спазмы. Глаза болели, но вытекать оттуда уже было нечему. Может, в конце концов веки Хром сростутся, и ее глаза станут самыми уродливыми, что даже врачу станет противно на нее смотреть.
Потом радио заработало и явно уже была глубокая ночь, потому что по ночам никогда не было перепалок и рекламы. Была только музыка, под которую Хром приоткрывала рот и пела. Чуть склоняла голову и пыталась открыть глаза. Она улыбалась и теребила тонкими пальчиками плед. Наверное, она выглядит ужасно.
Only you can hear your life
Only you can heal inside
Она тянула это «ю» сколько могла, с едва слышимым придыханием, с хрипами из самой горловины. «You», «you», «you»…
- You…
И замолчала.
Глаза больше не кололо, а под одеялом замерзли ноги. От этого осознания, кажется, замерзла вся она. Хром задрожала, натягивая одеяло, и подбивая плед к голове, укрывая им ее.
Глотку снова давили спазмы.
Из колонок магнитофона давило космосом. Космос в ее глазницах. И от этого Хром было слишком страшно. И не расплакаться, и не закричать, и не тонкой руки Мукуро-самы рядом.
И слишком холодно. В Кокуе не так. Кокуе…
А было ли оно как и сегодняшний день?
Она не знала как называть то, что сдавливало ей грудь и горло. Наверное, это была безысходность. Наверное, это была боль.
И тогда Хром показалось, что она действительно смогла открыть глаза. По крайней мере, холод обдавший ее глазницы говорил именно об этом.
Несуществующий ветер самого космоса. И если бы не чертова музыка, если бы не…
Life is not the opposite of death. Death is the opposite of birth. Life is eternal.
end.
*отсылка к альбому Рождера Уотерса «K.A.O.S.»
правда в самом начале некоторые косяки есть =\ тяжело читалось.
знаю, но гаммить некому и гамма все не находится(
Я очень рада, что Вам понравилось
а.
а.
блин. я все еще отхожу. Но автор, исполнение чудесно.
Вы очень хорошо передаете эмоции.
спасибо за, сделанный вашим творчеством, вечер
а.
а.
Это вам спасибо.
кстати не з