It's just...OMG!
р!Бьянки. Способность Бьянки готовить яд из чего угодно обусловлена не совсем характерным составом крови девушки, которая сама по себе содержит яды. Медленное отравление плода в утробе, и отравление матери циркулирующим внутри трупным ядом. "Ваш ребенок родится мертвым" на приеме у врача
-
-
03.11.2010 в 19:34-
-
22.11.2010 в 05:261.301 слово~
варнинг: не бечено.
Бьянки не помнила, когда именно это началось: может, когда во время душа, она заметила в воде кровяные сгустки, смешанные с водой, а возможно, еще раньше, когда ей пришлось покинуть званый ужин из-за острых болей в животе.
Она знала, что он рано или поздно погибнет, но Бьянки любила своего ребенка, их с Реборном дитя. Даже имя они успели выбрать: у них бы родился мальчик, по имени Хаято, в честь брата. Был лишь один шанс из миллиона на счастливую развязку, но надежда умирает последней, разве не так? До этого момента она твердо верила, что справится. Но сейчас, когда женщина буквально чувствовала, как гниет труп ребенка внутри нее, сдержать сдавленное рыдание уже не было сил. Слишком много она терпела, да и за недавним приступом близился следующий, еще сильнее, чем все предыдущие.
Все дело было в крови: способность Ядовитого Скорпиона распространялась не только на приготовленные ею блюда, но и на ее организм. Взаимодействие с ее «талантом» привело к тому, что кровь Бьянки стала такой же ядовитой, как и Отравленная Кулинария. Вдаваться во всю эту генетическую чепуху она не собиралась, все равно факт оставался фактом: она – живой сосуд с ядом, не способная родить живого ребенка. Ей бы наверняка заинтересовались ученые Вонголы, если бы не Реборн, своим авторитетом заставивший их забыть о своих планах.
Сейчас Бьянки была в квартире совсем одна, опустившись на холодный кафель ванной комнаты, полулежала, привалившись спиной к стене. Реборн уехал обратно в Японию, где должна была пройти встреча Аркобалено, а заодно тренировки с Тсунаеши и другими Хранителями. Она чуть заметно улыбнулась при воспоминаниях о ребятах . Наверняка Реборн проведает Емитсу и Нану, и успеет надавать подзатыльников Саваде. Ей нравился этот мальчик, новый ученик Реборна, за которого он недавно взялся, а с его матерью у нее уже сложились теплые доверительные отношения. Нана постоянно справлялась о здоровье «малыша Бьянки», волновалась, как будто она была ее дочерью. Бьянки ничего не рассказывала ей, предпочитая натягивать улыбку и списывать всё на магнитные бури. Жаловаться было ниже ее достоинства; даже Реборн не имел понятия о состоянии своей любовницы, а обычно она рассказывала ему обо всем. Ей не хотелось огорчать его раньше времени, хотя она и понимала, что ложь не спасет никого, но пусть уж иллюзия семейной идиллии продлится чуть дольше, для нее, для всех.
Несвязный поток мыслей пронзила яркая вспышка боли, на мгновение оглушив, сжавшись до маленького пульсирующего пучка нервов, а затем растекшись по телу, подобно чернильной кляксе. Все клетки как будто наполнились концентрированным ядом, стали часовыми бомбами, готовыми активироваться и разорвать тело изнутри.
Бьянки рвано дышала: каждый вдох заставлял болевой клубок в низу живота сжигать внутренности огнем. Из пор выступила кровь, смешиваясь со слезами и потом, стекала по лицу розоватыми струйками, застилая глаза. Казалось, даже она была ядовитой: пощипывала кожу, подсыхая липкой пленкой. Снова началось кровотечение. Бьянки отстраненно заметила, что между ног было мокро, и несколько капель крови стекало с ее бедер, чертя алые дорожки на безукоризненно-белом кафеле. Сил встать, и сделать что-нибудь не было; выдержки хватало лишь на то, чтобы не потерять сознание. Но она знала, что если поддастся соблазну провалиться в блаженную темноту, то вернуться явно не сумеет.
- Все в порядке, малыш, скоро пройдет. Все пройдет, и мы умоемся, сходим на кухню и приготовим суши или может, даже сладкие такояки по моему любимому рецепту, тот, от которого твой дядя почему-то позеленел, помнишь? Только потерпи еще немножко, потерпи, – исступленно шептала Бьянки, прижавшись лбом к холодной поверхности плитки. Так она пыталась успокоиться, убедить в том, что это всего лишь очередной приступ, острый и тяжелый, но вовсе не смертельно опасный.
По части лжи человеческое сознание достигло почти совершенства: люди могут обмануть не только других, но и полностью верить в ложь самому себе, пусть даже самую абсурдную. Вот и сейчас она действительно почти убедила себя в том, что ее еще не рожденный Хаято жив. Да, сейчас она истекает кровью, да, в воздухе почти можно различить смрад разложения, но ведь на самом деле все хорошо, правда?
Ее вырвало кровью, смешанной с желчью и еще какой-то непонятной жидкостью. Бурые потеки цвета гнилой листвы, собирались в складках одежды, начиная подсыхать, а юбка приобрела темно-красный оттенок перебродившего вина. В комнате стоял удушающий запах порченого сыра, крови, приправленный терпким привкусом страха. Да, она боялась того, что с ней происходило, боялась, что сейчас натянутую кожу на животе изнутри порвет маленький розовый кулачок, а в образовавшемся проходе она увидит холодный и яростный взгляд ее ребенка, словно обвиняющий: «Это ты убила меня! Ты – моя собственная мать. За это я уничтожу тебя».
Нет, Бьянки знала, что сделать, чтобы спасти своего малыша. Вытянув руку, она нащупала на ванной полке, среди шампуней и прочих принадлежностей острые ножницы, которыми она обычно подрезала себе волосы. Мысль, посетившая ее, казалась такой правильной, такой очевидной. Если малышу плохо внутри нее, нужно вытащить его наружу, а там ей помогут. Им помогут. Ха, как она могла не догадаться раньше, ведь ответ был так близко!
…
Лезвие вошло удивительно легко, как будто само просилось войти в податливое тело, словно изголодавшийся по свежей плоти зверь. Бьянки не думала, что сделать это будет так просто, не предполагала, что ножницы так быстро окрасятся в ярко-алый, а пальцы будут скользить по окровавленному металлу. Глубокий порез криво раскрылся, расходясь по краям все больше и, превращаясь в широкую кровавую ухмылку; кровь текла густым потоком, капая на ладонь, на юбку, черная, в тусклом освещении ванной казавшаяся смолой. Правая рука, сжимавшая ножницы, отказывалась слушаться; все тело трясло крупной дрожью, будто бы пытаясь остановить свою хозяйку. Но Бьянки решила идти до конца: она спасет своего ребенка, выживет сама, хотя бы ради Реборна. В голову ей приходили неподходящие ассоциации с рождественским подарком: коробка в яркой шуршащей обертке, празднично красного цвета, такая же, как и остальные, что она в точности так же распарывала в детстве ножницами, предвкушая сюрприз. Только здесь неожиданного подарка не обнаружится, разве что вместо плода Бьянки вынашивала арбуз. В этот момент ей казалось, что разум ее прояснился, став кристально чистым, а ситуация полностью под ее контролем. Даже мучительная боль, расползавшаяся вокруг раны подобно ягодному сиропу, и застилавшая влажным туманом сознание, соизволила отступить на второй план. Пока ею управляет это почти божественное провидение, как думала женщина, нужно продолжать не медля. Резко выдохнув, она запустила свободную руку внутрь раны, в самое нутро, на ощупь, пытаясь вытащить плод наружу. Не имея представления, осуществимо ли то, что она делает, Бьянки не останавливаясь, проникала пальцами все глубже, раскрывая рану, которая радушно раскрыла свое чрево, выставляя напоказ растерзанный живот, как мясную нарезку. Твердые бугорки на животе были похожи на рыхлое тесто, раскрывшиеся гнойники покрылись влажной пленкой, а сам живот был больше похож на залитое кровью болото. Вот только Бьянки сейчас не интересовал вид ее измученного тела, а то, как же она собирается продолжать. Прикасаться к себе с «внутренней» стороны оказалось трудной задачей: остатки сил медленно, но верно таяли, что впрочем, не мешало ей орудовать с хладнокровностью опытного хирурга. Наконец, сумев ухватить плод за головку, она потянула. Крошечное тельце, не больше ладони, с противным хлюпаньем отделилось от нее, пережив свое первое «рождение» на свет, если можно было так говорить о трупе. Наверное, сейчас должен был быть его первый крик, первый вдох, подумала Бьянки, но сквозь мутную пелену слез, она видела, что в нем мало что можно было различить человеческого: весь покрытый желтым гноем, в окровавленной плаценте, с заплывшими кровью и слизью глазами он был больше похож на реквизит из фильма ужасов. Бьянки не могла даже закричать; из горла выходили лишь глухие хрипы, а в уголке рта запеклась ее ядовитая кровь. Горькая и густая, со вкусом отчаяния. Согнувшись пополам от приступа кашля, она не выпускала дитя из рук, и багровые струйки слюны падали ему на темечко. Не обрезанная пуповина натянулась, а из раны на животе ручьем текла кровь и желчь. Шок прошел, и живот прожгло болью, отозвавшейся во всем теле. «Неужели я не смогла?» - билась мысль в ее сознании, до последней минуты остававшемся ясным. Спина перестала быть надежной опорой, и Бьянки полностью скатилась на пол, обеими руками все так же прижимая к себе ребенка.
- Прости, Реборн, - сорвалось с ее губ.
-
-
22.11.2010 в 10:43арбузы у тебя таки вылезли, о автор .дд
-
-
23.11.2010 в 22:17-
-
27.04.2011 в 22:57