Dark Tour - 2

[Reborn OMG Fest]

В этом посте находятся кинк-заявки с кинком, т.е. заявки, в которых секс является ключевым требованием заявки.
Деление условное, пост с некинковыми заявками - тут.

Текст исполнения оставляйте в комментарием с указанием соответствующей заявки.

Dt-75 TYL!Dark!Хибари/TYL!Тсуна. "Я уже давно не травоядное". "Докажи мне это, Савада Тсунаеши". Поединок внутри иголочной сферы, изнасилование поверженного Тсуны. "Я не собираюсь прислуживаться тебе, травоядное". Хибари уходит из Вонголы, Тсуна плачет.
Dt-76 Мукуро/Хром. Изнасиловать в пустую глазницу. Хром больно, она сопротивляется. Пожёстче. Не пейринг, Мукуро ведёт себя как животное.
Dt-77 Dark!Джотто/Тсуна. "Прими грехи Вонголы". Изнасилование. NH!
Dt-78 Сквало. Когда Занзас окзывается "заморожен", Сквало бросают в тёмные подвалы Вонгольского особняка, каждый день к мальчишке приходит любой пожелавший и насилует его. Моральные страдания, невозможность что-либо изменить. "Вокруг так темно..."
Dt-79 dark!Гокудера/Тсуна. Гокудера каждую ночь насилует своего босса, шрамируя его тело своими инициалами, пытаясь заклеймить и показать кому тот на самом деле принадлежит. Тсуна ничего не говорит остальным, опасаясь за судьбу хранителя, и коря себя за то, что не может возненавидеть.
Dt-80 Занзас/Тсуна. AU. Вонгола проигрывает в битве колец, Тсуна попадает в личное пользование Занзаса. Пытки, насилие и пр. на усмотрение автора.
Dt-81 Хибари/Мукуро. Жестокое изнасилование, ломать пальцы, ребра, засовывать тонфа в анус. Слезы Мукуро от боли и унижения.
Dt-82 dark!TYL!Ямамото. В юношестве Ямамото насилует собственный отец, называя это самурайскими традициями, ненависть к отцу не просыпается, но после женитьбы, Такеши не редко выходит на ночные улицы, где его жертвами становяться молоденькие мальчишки в возрасте от 11 до 16 лет.
Dt-83 Занзас/Цуна. Выколоть глаза, посадить на цепь, насиловать каждый день.
Dt-84 Dark!Бьякуран/TYL!Тсуна. Перед тем, как убить Десятого, Бьякуран насилует Тсуну, нашептывая, как будет уничтожать Вонголу. Давящее чувство беспомощности и боли.
Dt-85 Бьянки/Гокудера. Бьянки вампир, каждую ночь она приходит к брату пьет его кровь и занимается с ним сексом. Наутро Гокудера ничего не помнит, ему кажется это сном.
Dt-86 dark!Скуало. Прокрасться в комнату боссу и забить его тяжелым предметом, после, надругаться над трупом.
Dt-87 Dark!Гипер!Цуна/Энма. Небольшое AU. После событий на острове Цуна сходит с ума. "Ты ответишь за все свои ошибки". Обжигать кожу Козато пламенем, меняя его мощность от мягкого до безумно горячего. Энма не может сопротивляться, он испуган и заворожен одновременно. Желательно проникнование в Козато пальцами в перчатках и описание чувст самого Шимона от происходящего.
Dt-88 Гокудера/Тсуна. Любить босса до фанатизма, не сдержаться, напиться и изнасиловать, когда Гокудера понимает, что натворил, он запирает Тсуну у себя дома. "Босс должен всегда оставаться со мной". Сойти с ума, морить голодом и насиловать, думая, что всё нормально, связывать, бить. "Босс для меня - Бог". В итоге распять Тсуну на кресте.
Dt-89 dark!Гокудера/Ямамото. Гокудера в порыве ярости забивает Ямамото битой и ей же надругается над трупом.
Dt-90 Dark!Дино/Хибари. Ревновать ко всему, чему только можно и нельзя. Жестоко изнасиловать, раз в несколько дней повторяя это. Сопротивляться Хибари не может, а просить помощи не дает гордость.
Dt-91 Зансас/Цуна/Сквало. Истреблять зомби на кладбище, потом заниматься сексом на могильной плите.
Dt-92 Ромео/Бьянки. Душа Ромео не может найти успокоения, потому что Бьянки каждые полгода выкапывает его тело, занимаясь самоудовлетворением с помощью полуразложившегося трупа.
Dt-93 Хибари. Паническая боязнь секса. NH! Angst. Возможно решение его проблемы.
Dt-94 Мукуро/Хибари. Каждую ночь Хибари снится один и тот же кошмар - разрушенная Намимори в руинах и огне, мертвые жители. Этот сон - дело рук Мукуро, скучающего в Вендикаре. Хибари просыпается в холодном поту, пытается бороться со сном. Мукуро предлагает заменить кошмар на возможность каждую ночь заниматься иллюзорным сексом.
Dt-95 Гокудера. AU. Вонголы не существует. Скитаться по Италии, от безысходности и нехватки денег переступить через гордость и заняться проституцией. Каждое утро возвращаться домой, часами стоять под душем, пытаясь смыть "грязь". Желательно описание чувств и отвращения, которые исптывает Гокудера.
Dt-96 TYL!Хибари/Тсуна. Тсуна – мазохист. Страдать от ужасности своих наклонностей и постоянной проблемы в штанах во время тренировок. DH!
Dt-97 Тсуна/Ямамото/Хибари/Гокудера/Мукуро/Реборн. AU! Все кроме последнего работают учителями в школе. Однажды 14-тилетнего Реборна приглашают на закрытую вечеринку. Групповой секс.
Dt-98 Хибари/Мукуро. Изнасилование Мукуро в теле совы, выдирать перья.

запись создана: 04.08.2011 в 23:09

@темы: Dark Tour

Comments

[Гость]

Dt- Гокудера/Тсуна. Любить босса до фанатизма, не сдержаться, напиться и изнасиловать, когда Гокудера понимает, что натворил, он запирает Тсуну у себя дома. "Босс должен всегда оставаться со мной". Сойти с ума, морить голодом и насиловать, думая, что всё нормально, связывать, бить. "Босс для меня - Бог". В итоге распять Тсуну на кресте.
Я вообще впервые пишу фанфик по Реборну (да и вообще редко этим занимаюсь), но заявка зацепила, поэтому у меня получилось то, что получилось ^^''. 2637 слов.

Часть 1

Он никогда не думал, что будет так много курить. Чуть реже, чем курил, он только пил. Пальцы нервно тряслись и тянулись в карман за сигаретами, когда он видел его улыбающимся в окружении Хранителей. Испытывая давящую тяжесть и выпирающий гнев, он выходил из помещения, когда к его обожаемому боссу приближалась Савада Кёко, жена, и он счастливо обнимал её, целовал, слушал её мелодичный смех. А Гокудера её ненавидел всем сердцем. Выходя, он напоследок обернулся, наблюдая, как улыбается босс в сиянии света ламп, отражённого от покрытого позолотой рельефного рисунка на стенах. Отчаянная боль, которую с каждым днём всё труднее приглушить. Жгучее одиночество и режущая ревность. Прошло семь лет с тех пор, как Гокудера впервые встал перед юным Дечимо на колени. Из забитого, нескладного, неловкого подростка он превратился в прекрасного молодого человека: спокойного, тёплого, стройного и притягательного. Мудрого и любящего мужчину. Цуна любил всех. Больше всех, разумеется, Кёко, потом уже своих друзей, свою семью. Он по-своему даже любил Гокудеру. Только вот с каждым годом той части любви, выделенной конкретно ему, Хранителю Урагана было мало. Это как наркотик. Когда Цуна ему впервые улыбнулся, принял, назвал другом, поселил в его сердце теплоту, которой стало катастрофически не хватать. Хотелось ещё, хотелось больше этой теплоты, этого янтарного света, больше этих добрых глаз, этой сияющей кожи. Хотелось, чтобы прекрасная душа и божественное тело босса, чтобы все его помыслы безраздельно принадлежали только одному человеку. Ему, Гокудере Хаято.
В особняке был малый банкетный зал, в уголке которого расположился алкогольный бар. Все знали, что Гокудера частенько наведывается туда. Но никто не придавал значения причинам. Мало ли, почему мафиози хочет напиться до зелёных чёртиков в глазах. Может, слишком многих убил и пытается избавиться от ощущения греховности своих деяний. Может, просто день тяжёлый. Может, девушка бросила, и нужно утолить боль разбитого сердца.
Хаято пил текилу. От каждого стакана этого напитка внутри становилось тепло и легко, как будто его мечты сбылись. Этот горячительный напиток дарил ощущение иллюзорного счастья. После пятого стакана он уже не мог держать спину прямо и повалился головой на руки, пьяно улыбаясь. Было тепло и хотелось плакать. И смеяться. Рядом раздались шаги. Не поднимая головы, он повернулся, размазывая выступившие слёзы по рукаву пиджака. Его не смущало уже, что кто-то видит его в таком состоянии. Будь он чуть трезвее, постарался бы привести себя в норму хотя бы для вида. А сейчас уже всё равно. Его взору предстал сияющий ангел в белом костюме, с тревогой и укором смотревший на него.
- Гокудера… - Савада подался вперёд, пытаясь выяснить, в чём дело, но Хаято прервал его.
Пошатываясь, он поднялся, всё также пьяно-безумно улыбаясь, неотрывно смотря на того, кто ему сейчас казался небожителем.
- Ааа, Дечимо… - Сказал он громко, хриплым, сбившимся голосом. Потом помолчал, вглядываясь в Цунаёши. И чуть тише: - У тебя крылья…
Савада нахмурился.
- Какие крылья?
Он взял Хранителя под руку, поднимая его с места, пытаясь увести с собой.
- Ты пьян, тебе отдыхать надо.
Но удержать он его не смог. Блондин даже пьяный по физической силе превосходил Саваду, поэтому вырваться ему труда не составило. Также просто, воспользовавшись элементом неожиданности, Хаято схватил его за руку, выворачивая за спину, вцепляясь мёртвой хваткой до боли в кисти. И смотрит на него пустым, невидящим взглядом, вдыхает запах волос медового цвета, смеётся. Цуна просит, затем требует, чтобы его отпустили, пытается вырваться, позвать охрану, но, едва звук успевает вырваться из горла, ему зажимают рот, так что он может только приглушённо стонать.
- Божественно. – Шепчет Гокудера, глядя на выгнувшееся стройное тело, прижимает его к себе. – Ты божественен, Дечимо.
Он видит, но не замечает, как распахнулись и без того большие даже для японца глаза. Во взгляде – удивление и непонимание.
- Такая неземная красота – и ещё не моя. Ты вообще человек, Дечимо? Нет, таких людей не бывает.
Сердце Цуны пропускает удар. Он слушает и не может поверить в происходящее. Самый верный, самый преданный человек, который не то, что руку на него никогда не поднимет, даже голос не повысит за провинность, коих у Савады накопилось по отношению к нему предостаточно, сейчас пугает его до дрожи. Последнее, что он помнит, это то, как отпустили его болезненно затёкшую руку, и удар в затылок, после которого наступила темнота.
Гокудера подхватывает тело, берёт его на руки и, пошатываясь и нашёптывая ласковые слова, среди которых извинения за грубость, уносит от наполненного музыкой, светом, разговорами и смехом гостей зала.
***
Пришёл в себя Цуна оттого, что поза, в которой он находился, была неудобной, мышцы затекли и ныли. А ещё было очень холодно. Не открыв ещё глаза, он ощущал холодный пол и стены, как что-то сдавливает запястья и лодыжки. Тяжело дыша и пытаясь собраться с мыслями, он не без усилий открывает глаза. Темно. В глазах плывут разноцветные круги, и чуть кружится голова. Он пробует пошевелиться, но руки не слушаются. Не потому, что их нет, а потому что они прикованы над головой цепями. Одежды на нём, как он понял, не было, от слова «совсем». Зато чувствует на бедре боль как от недавнего укуса. Пытается вспомнить, как он тут оказался. И воспоминания услужливо подбрасывают ему лишь образ пьяного Урагана, причиняющего ему боль. Это не вязалось с его картиной мира. Он в который раз испытал на себе, что такое когнитивный диссонанс и разрыв шаблона. «Гокудера» и «неподчинение» для него всегда были слова-антонимы.
Из раздумий, попыток найти рациональное объяснение происходящему, его вырывает звук открывающейся двери и болезненно бьющий по глазам свет фонарика. Приглушённая, но всё же работающая гиперинтуиция подсказывает ему, кто вошёл. И первое чувство, которое он испытывает, - это надежда и облегчение. Глаза воодушевлённо загораются. Его спасут, ему расскажут, что произошло, его заберут отсюда.
- Гокудера-кун?... Слава Бо…
Он прерывается на полуслове, внезапно осознав, что что-то не так. Что его не собираются спасать. Голос звучит тише.
- Освободи меня, Гокудера.
Не приказ, просьба. Он удивлён, что к нему не кинулись с помощью и расспросами, как он себя чувствует. Савада поднимает взгляд, немного привыкнув к темноте и замечает, как на него смотрит Хранитель. Так Занзас смотрит на его Кольцо Неба. Кстати, самого Кольца на пальце он тоже не чувствует. Он чувствует на себе пристальный обжигающий взгляд серо-зелёных глаз. И от этого становится, мягко говоря, не по себе.
- Освободи меня.
Требовательнее, но голос дрожит. Хаято не двигается с места. Только губы трогает улыбка, словно он улыбается каким-то своим мыслям.
- Я приказываю освободить меня!
Отчаянно, но ещё надеясь, что его услышат. Но странным образом даже слово «приказываю» не срабатывает. Только после того, как он сорвался на крик, как глаза наполнились слезами, а по телу пробежала волна дрожи, Хаято, не меняясь в лице, близко-близко подходит к нему, садится напротив, заглядывая ему в глаза. На губах мягкая улыбка, добрая, как обычно. Но от этой улыбки легче не становится. Становится холодно и страшно. Ладонь Хаято проводит по его скуле, мягко, нежно, почему-то оставляя влажный след. И совсем не ожидаешь таких слов:
- Зачем? Зачем тебе уходить? Там плохо, там много крови. Тебе туда не надо.
Он нахмурился.
- Там была эта девчонка. Она всё время бегала, спрашивала: «Где Цуна-кун?».
«Кёко…» - пронеслось в голове Савады, а Гокудера продолжил:
- Она хотела тебя искать. Но, знаешь, я подумал, что она может всё испортить. И я убил её.
Цуна замер, невидящим взглядом глядя на него. Внутри что-то оборвалось, и стало совсем холодно. Затем взгляд упал на ладонь Гокудеры, которой он провёл по его лицу. Даже в тусклом свете на ней можно было разглядеть бардовые пятна. Цунаёши вздрагивает, пробует вырваться. Глаза расширены, ровные жемчужные зубы плотно сжаты.
- Что… Как ты посмел?!
Но его снова как будто не слышали. Гокудера встрепенулся и полез в карман, выуживая оттуда платок.
- Ах, прости, Дечимо, я так неаккуратен!
Ловит его подбородок пальцами, фиксируя его так, что даже не пошевелиться. Осторожно вытирает кровь с кожи.
- Ну вот, запачкал твоё лицо в крови этой мерзкой девчонки. Прошу простить меня.
Цуне больно. Внутри, в сердце. Эту боль сложно с чем-либо сравнить. А он испытал её за свою жизнь немало. Как будто сейчас часть него самого умерла. Было больно и пусто. Самое ужасное, что гасла надежда, разбивалась на части, как и его вера в одного из самых близких людей. Ему хотелось ненавидеть, но он почему-то не мог. Потому что Небо принимает всех. Когда-то он принял его, подпустил к себе так близко, как никого. А сейчас не может понять, где он так фатально ошибся.
Гокудера вытер ладонь и убрал платок в карман.
- Ну вот видишь, я всё вытер. Теперь ты снова чистый.
Он сделал паузу, любуясь страхом и отчаянием на лице своего идола. Даже эти эмоции прекрасны.

[Гость]

Часть 2

- Мой Бог. Мой и только мой. Как думаешь, я выбрал хорошее место для храма? Теперь это место будет твоим домом, мой Бог.
Не обращая внимания на скривившееся от ужаса лицо Савады, он провёл пальцами по его шее, груди, по соскам.
- Как я счастлив, что могу прикоснуться к тебе.
Вынул из нагрудного кармана нож, схватил задёргавшегося и закричавшего Саваду за плечо, сдерживая движения, и провёл лезвием по руке босса, наблюдая, как из пореза проступает кровь, слушая крик Цуны, который отразился эхом от стен и растворился в пространстве. Мужчина припал губами к порезу, слизывая, выпивая выступившую кровь. Затем отстранился, облизывая губы.
- Божественно. Дечимо, я так счастлив, что ты дал мне своей крови.
Цуна рыдал, его трясло от страха и боли. Он умолял дрожащим голосом:
- Отпусти меня… Прошу, отпусти… Я дам всё, что хочешь, только отпусти…
Но Гокудера только тихо и незлобно засмеялся.
- Мне ничего не надо.
Он наклонился, припал губами к его груди, вдыхая запах, ощущая учащённое сердцебиение, жар, исходивший от бледного поджарого тела. Спускался губами ниже, оставляя влажный след. Добравшись до паха, он остановился, аккуратно взял пальцами ствол и поцеловал головку.
- У меня уже есть всё, о чём я мечтал. Тебе не надо выходить отсюда, любимый мой босс. Здесь тебе будет хорошо, я обещаю. Босс должен оставаться со мной.
Рука опустилась ниже, пальцы коснулись плотного колечка мышц ануса. Гокудера снова улыбнулся.
- Как прекрасно, похоже, я буду у тебя первым. И единственным.
Юноша под ним задёргался, запротестовал, но Хаято, резко вскочив, схватил его за горло.
- Знаешь, чего я давно хотел? Чтобы ты узнал, какой я на вкус.
Свободной рукой он приспустил штаны, высвободив свой эрегированный орган, который уже неслабо болел от напряжения. Он приставил головку к плотно сжатым губам пленника.
- Ну же, Бог мой, открой ротик.
Поняв, что Савада упирается, он просто зажал ему нос. Разумеется, долго без возможности дышать Цуна выдержать не смог, и, едва его губы приоткрылись, чтобы сделать вдох, головка члена проникла внутрь. Даже не заботясь о состоянии пленника, он начал проталкиваться дальше, в горло, пока лицо Десятого не упёрлось в пах. Было очень больно, было невозможно дышать, чувствовались рвотные позывы. Цуна мотал головой, но его уже держали сильные руки. Гокудера стал совершать небольшие поступательные движения, имея своего возлюбленного босса в рот.
- Ты мой Бог, босс. Ну же, сделай меня счастливым.
А у Цуны через несколько минут уже закатывались глаза, а из горла вырывались стоны. Ослабшее тело била дрожь, а по щекам текли слёзы. Когда его рот, наконец, освободили, он сделал вдох и закашлялся, отхаркивая кровь.
- П… Пожалуйста, отпусти…
Голос звучит тихо, слова выдавливаются из последних сил. Но его не слушают.
- Тебе понравился мой вкус? Я достоин твоей любви? Да, наверняка достоин. Тогда дай её мне.
Он развернул его сильными руками спиной к себе, приставил к девственному проходу головку и надавил. Савада закричал, забился, но его держали сильные руки. Член проникал всё глубже, разрывая сухие узкие мышцы, высвобождая кровь, которую он счёл лучшей смазкой. А самому Саваде уже казалось, что его сейчас разорвёт на части, он уже не мог кричать, потому что эта боль, которая пронизывала всё его тело, была бесконечной и нестерпимой. Даже когда он потерял сознание, он как-то чувствовал, как его долбит член Хранителя, как горячая жидкость растекается внутри, обжигая разорванную плоть.
Гокудера вышел из него, вытерев член всё тем же платком и снова убрав его в карман. Он только что испытал, пожалуй, самый сильный и самый прекрасный оргазм в жизни. Его даже некоторое время трясло, пока он, прижавшись к спине босса и обхватив его руками, кончал внутрь.
Немного придя в себя, он вдруг вспомнил о каком-то важном деле, привёл себя в порядок, и поспешил на выход, оставив Цуну лежать в той же позе, в какой был. Захлопнув и заперев дверь своего подвала, он свёл ладони вместе и поклонился.
Благодарю тебя, Боже.
***
Он не знал, сколько именно прошло времени. К болезненным ощущениям там, где его изнасиловали, прибавилось чувство голода. Он даже подумал, что, если бы знал, чем всё закончится, то съел бы побольше бутербродов на банкете. Страстнее бы поцеловал свою возлюбленную... Да вообще бы не пошёл в тот проклятый бар. Но у него всё ещё жила надежда, что сюда вот-вот ворвутся люди Вонголы и вытащат его отсюда. Эта мысль заставляла усталое сердце биться чаще. Наконец дверь снова скрипнула, раздался щелчок замка. Он с нетерпением поднял голову, надеясь, что сейчас ему повезёт. Не повезло. На пороге стоял Гокудера и радостно приветствовал его. Взгляд Савады помрачнел, он заметил, что на лице Хранителя кровь.
- Я вернулся, Боже.
Савада настороженно наблюдал за его действиями.
- Ты совсем рехнулся.
Гокудера снова подошёл к нему, наклонился, любуясь своим прекрасным боссом. Яркий свет, обычно исходивший от него, начинал гаснуть, но это нисколько не тревожило подрывника. Он убрал чёлку со лба Савады, чтобы заглянуть ему в глаза.
- Не спорю. Ради тебя я сто раз с ума сойду.
Цуна его будто не слушал.
- Выпусти меня, я есть хочу.
Как он сам скоро понял, это вовсе не касалось Гокудеры. Он снова «накормил» его своей спермой, выудил из кармана нож и старательно вывел у него на груди под аккомпанемент душераздирающих воплей рисунок в виде креста. А затем снова взял, раздирая ещё не зажившие раны. С каким-то остервенением он вдалбливался в Цуну, произнося хриплым шёпотом те же слова, что Савада — Бог, что он любит его, что Савада должен тоже любить только его. Закончив, он поведал своему пока не потерявшему сознание боссу, что Ямамото сегодня затеял поиски Дечимо и, как только он захотел наведаться к Гокудере, тот прирезал его прямо в машине, а затем наблюдал, как она разлетелась на куски вместе с трупом водителя от одной его бомбы. Цуна тихо и сдавленно плакал.
Прошло несколько дней. Цуна выбился из сил и исхудал, он уже не просил о свободе, он молил хотя бы о смерти. Но и этого ему не давали, как и еды. Хаято приходил, клал его голову с отросшими волосами и впалыми щеками себе на колени, гладил и рассказывал, кого, когда и как он сегодня убил, чтобы защитить своего Бога. Дечимо уже не плакал и не умолял замолчать. Гокудере было плевать на то, что он сломал своего босса, на то, что ещё немного, и у него получится то, что не получилось у самых сильных, хитрых и могущественных врагов Вонголы. Рассказывая какую-нибудь очередную ужасающую историю, он иногда ковырял ножом кожу босса, слушал сдавленные стоны, потому что сил на крики не было, а потом с блаженным видом вылизывал пальцы.
И ничего удивительного, что однажды через неделю, он заглянул в подвал, и на него никто не отреагировал. На холодном тёмном полу лежало светлое, но не менее холодное, исхудалое до костей, покрытое синяками и порезами тело его Бога. Последние секунды жизни Цуна не жалел, что умирает. Он дума, что теперь будет, наконец, со своими друзьями, что его страдания, наконец, закончились. Но умирать было очень холодно. А Гокудера, улыбнулся, прошёл дальше, в тёмное помещение и вернулся, волоча огромный, им лично сколоченный и покрытый какими-то надписями крест. Приставил к нему лестницу, взвалил на себя бездыханное тело, очень осторожно, чтобы ничего не сломать, не повредить и не уронить, аккуратно привязал к кресту так, что руки вытягивались вдоль перекладин, а ноги были ровно вдоль нижней части. Затем взял молоток и гвозди. Он слушал, как хрустят под его ударами кости, чувствовал, как на него брызжет кровь и стекает вниз, на пол. Когда работа была закончена, он отошёл и удовлетворённо посмотрел на то, что у него получилось. Как в Библии. Только ещё прекраснее, ещё более свято. Он читал, что после распятия Иисус воскрес. Если уж он воскрес, то его прекрасный Бог просто непременно обязан. Низко поклонившись, он, довольный собой, вышел, заперев подвал.

[Гость]

Dt-83 Занзас/Цуна. Выколоть глаза, посадить на цепь, насиловать каждый день.
Ну, тут у меня было состояние что-то типа "и Остапа понесло". Лично мне перечитывать было тяжело, в какой-то момент я разревелась и со словами: "Цуночку жаааалко" хотела всё бросить, но мужественно вернулась и дописала. Может, кому и не понравится, но как по-другому исполнить такую заявку, лично я не знаю. Жду увесистых тапок с всой адрес. 1625 слов.

Часть 1

Савада — парень рассудительный и в тот день умирать совсем не хотел. Его б воля, он бы всё бросил, отдал бы Занзасу это проклятое Кольцо с условием не трогать ни его, ни его друзей, не слышать о Вонголе и Варии. Но эти же самые друзья его толкали в битву, убеждали, что такому, как Занзас и его прихвостни, такую власть отдавать нельзя. Савада и сам это понимал, поэтому стиснул зубы, собрал всю свою волю и ринулся в бой с превосходящим по силе противником. Он падал и поднимался, выдерживал на себе ненавидящий тяжёлый взгляд, выслушивал отборные оскорбления и угрозы. А жить хотелось. У него появились друзья, самые настоящие. Да, мафиози, но он наконец-то был не один. Девушка его мечты, казалось, перестала ему жалостливо улыбаться. Наконец-то он видел какие-то чувства в её словах и улыбке. Жизнь приобретала краски радуги. Он не хотел, чтобы она вот так заканчивалась.
Последний удар был критическим. Цунаёши с большой высоты впечатался в бетонную крышу школы Намимори, оставив на месте падения внушительную воронку. Занзас выжидательно смотрел на него сверху, дожидаясь, пока погаснет Пламя и дыхание стихнет. Откуда-то издалека до него долетали подбадривающие крики: «Вставай! Ты сможешь!» и что-то ещё. Только вот сам Цуна был не уверен, что он выживет после следующего удара. Не уверен, что хватит сил даже на то, чтобы подняться. А жить-то хотелось. Это желание, которое старательно загнали в глубины души репетиторы и вечно его в чём-то убеждающие друзья, сейчас словно вырвалось из оков сознания. Он не собирался умирать ради мафиози, их принципов, их преступлений... Поэтому он дышал, позволив Пламени погаснуть, позволив себе проявить непростительную слабость. Он не слышал ликующего крика Занзаса и разочарования Вонголы. Он спал.

Проснулся мальчик оттого, что его пнули тяжёлым ботинком в бок, и он упал больно ударившись головой о мраморный пол. Он даже напряжённо ойкнул и попытался схватиться за ушибленную голову, только ему это не удалось: руки оказались связаны за спиной. И грубый хриплый голос проговорил с нотками презрения:
Вставай, отброс.
Да, развлеки нас уже! - Громкий, противный, практически насмешливый голос.
Рядом с головой как будто ударили чем-то металлическим и острым об пол. Он увидел перед собой освещённую большую комнату, дорогие шторы на огромных окнах, золотистый рисунок на стенах, яркие лампы. И людей тяжёлых сапогах. Затем его схватили за волосы и привели в вертикальное положение.
- Ты не слышал что ли, мусор?
Он сначала подумал, что обращаются не к нему. Он считал себе неудачником, но уж точно не мусором, но, глядя на окруживших его Варийцев, сомнений не осталось. В голове были сотни вопросов, например, «Как я здесь оказался?». Он рассчитывал при пробуждении увидеть хотя бы больницу, если не стены своей комнаты. Но рядом с ним были ноги сидящего на каком-то троне Занзаса, и, едва он раскрыл рот, его сверху снова схватили за волосы и потянули вверх так, что бедняга чуть не закричал от боли.
- Запомни, мусор. - Занзас не сменил манеры разговора. - Только попробуй рот без разрешения открыть, твоя мамочка будет еженедельно получать посылки с твоими костями.
Цуна вздрогнул. «Да что же это?» - пронеслось у него в голове. Отсюда нужно было выбираться и как можно скорее. Он было рванул к выходу, но его тут же поймали и вернули на место.
- Тронешься с места без разрешения — пристрелю. - Продолжал монотонно босс Варии. «Или уже Вонголы?» - Внезапно подумал Савада.
А жить-то хотелось. Поэтому, быстро взвесив свои шансы на свободу, он расслабился и опустился рядом недовольно-выжидательно смотря на Занзаса снизу. Его начинало всё раздражать. Прямо фарс какой-то. Он не этого хотел, не о том мечтал.
Видя, что жертва успокоилась, мужчина продолжил.
- Теперь и ты, и твои ребятки в моей власти. Будешь хорошо себя вести, отброс, может, я и пощажу тебя. Уяснил?
Савада не знал, что ему делать. Он растерялся, обдумывая, что же стало с его друзьями, что теперь станет с его жизнью. Да и вообще, долго ли ему осталось? Его пнули в затылок, он потерял равновесие и с криком упал на пол.
- Поднимайся, сопляк! - Всё тот же противный голос.
- Заткнись, Бельфегор. - Спокойно продолжал новоиспечённый босс, пока Цунаёши, всхлипывая, поднимался с пола. Мужчина потянул за цепочку, и парень резко подался назад, к его ногам. То, что на нём ещё и поводок, бедняга осознал только сейчас. Он и раньше чувствовал, что что-то сдавливает его шею, но не обращал внимания. Теперь он только нервно кусал губы, широко раскрытыми глазами глядя куда-то себе под ноги.
- Я не услышал ответа. - Чуть более требовательно. Но всё же спокойно — никуда этот мальчишка от него не денется и ничего ему не сделает.
- Да, Занзас. - Произнёс он тихо и хрипло, напряжённо выдавливая из себя слова. Не хотелось этого говорить. Не хотелось здесь находиться. Если это такой страшный сон, то хотелось проснуться.
Мужчина тоже как-то напрягся.
- Что ты сейчас сказал? Я не слышу.
Он дёрнул поводок, приподнимая плачущего Цуну, хватая его за воротник толстовки рукой и с какой-то ненавистью и раздражением глядя на него.
- Мусор, будешь отныне звать меня «хозяин» и на всё отвечать «да».
Он не спрашивал, уяснил ли это Цуна, утверждая свои правила. А мальчик смотрит на него с той же ненавистью. Кажется, его глаза загораются золотистым. Кажется, слёзы, вытекающие из них, стали такими же золотистыми. Или это отражение света люстр? Внезапно взгляд босса мафии становится более насмешливым, он улыбнулся какой-то недоброй улыбкой.
- По-хорошему не хотим, да?
Мальчик видит, как тот раздражён, как готов прямо сейчас порвать его на части, но почему-то медлит. Страшно. Во взгляде — ненависть, а руки трясутся от страха, а по щекам без конца текут слёзы. Занзас переводит взгляд на подчинённых.
- Леви. - Он подманивает мужчину рукой.
- Да, босс.
Цуну хватают и крепко держат, до боли сжимая, лишая возможности двигаться. Он буквально висит на руках этого огромного детины, который сейчас подобострастно смотрит на своего босса, подходящего к ним. Занзас смотрит Цунаёши в глаза и улыбается.
- Какая красивая у нас игрушка, а, Леви?
- Да, босс.
Мальчик дёргается, брыкается, борется за свою жизнь и свободу, но, кажется, остальных это немало веселит. В руке Занзаса блестит лезвие кинжала.
- Только дерзкая больно.
Толстовка, разрезанная ножом, слетает с плеч и повисает на связанных запястьях. Затем лезвие проходится по футболке, при этом задевая кожу груди. Савада кричит, дёргается, изо всех сил старается освободиться, но всё напрасно. Занзас, почуяв запах крови, заводится ещё больше. Вырывает из пояса джинсов ремень, и они повисают на худых бёдрах. Ненадолго, потому что вскоре их стаскивают и отбрасывают в сторону, как и трусы, которые при этом всей бандой успевают обсудить.
А у Цуны нет больше сил плакать. Он сейчас хочет провалиться сквозь землю от стыда. Ему хочется требовать, чтобы его отпустили, но он помнит условие: не говорить без разрешения. А жить очень хочется. Занзас некоторое время смотрит на него, а Савада плачет от боли раны в груди, чувствует, как она воспаляется, как кровь стекает вниз. «Я не хочу умирать... Я не хочу умирать...». Мысль бьётся в его голове, а глазах темно. Затем снова больно. Внизу живота. Его член сжали крепко-крепко, а затем острая обжигающая боль, заставляющая биться, заставляющая по телу пробегать судороги. Он чувствует, как по ногам стекает кровь, остывая. Он приоткрывает глаза, дожидается, когда пелена немножко спадёт и с ужасом замечает, что именно зажато в кулаке мужчины перед ним. Он уже словно теряет голову, кричит, плачет, кроет Занзаса всеми словами, которые знает и которые не знает. Больно, унизительно, обидно. Так низко мало кто поступает с побеждённым в честно схватке противником. Хотя считали ли его вообще противником, вот вопрос. Внезапно он снова получает ладонью по лицу.
- Заткнись.
Он машинально отворачивается и повисает на руках у Леви, чувствуя, как горит его тело, как его бьёт судорога.
- Ну вот, теперь у нас появилась девочка. - Слышит он насмешливый голос Принца. Он его раздражает.
Цуна хочет жить. Он уже верит, что сейчас хотя бы его страдания прекратятся, над ним сжалятся и отпустят.
- Ненавижу тебя, мусор.
Чьи-то, он уже не знает, чьи, пальцы раздвигают его веки. Он видит наполненное ненавистью лицо Занзаса и лезвие ножа у своих глаз. Потом снова боль, адская, хуже, чем предыдущая. Кровь по лицу, одним глазом он замечает, как первый глаз оказывается в руке нового босса Вонголы. Затем снова та же боль, смех тех, кто собрался вокруг, и полная темнота.

[Гость]

Часть 2

Гокудера Хаято в строгом выглаженном костюме и с пачкой бумаг постучался в дверь рабочего кабинета главы Семьи.
- Входи, мусор. - Раздалось с той стороны.
Хаято с невозмутимым видом открыл дверь.
- Прошу меня извинить, босс, бумаги с зада...
В него полетело лезвие ножа, пронеслось мимо него, оцарапав бледную щёку. Ни один мускул не дрогнул.
- … Ния.
- Клади на стол и убирайся.
- Да, босс.
Он на пару секунд осмелился поднять глаза. На коленях Занзаса сидел юноша с растрёпанными волосами, во многих местах обмотанный бинтами. В частности там, где были его глаза. На белой коже были яркие кровоподтёки. И всё же Занзас гладил его по голове и плечам. Однажды, на другой день после смены власти в Вонголе, поздно вечером Гокудера, проходя мимо апартаментов босса, видел в приоткрытую дверь, как тот укладывает всё ещё кричащего Цунаёши на широкую кровать, говорит ему, что тот его лучшая шлюха, что дать ему — это лучшее, что он сможет сделать в своей никчёмной жизни и что-то ещё в таком духе. Слышал душераздирающие крики Савады, когда в его тело вторгся чужой орган. А потом Хаято почувствовал рвотные позывы и боль в груди и поспешил удалиться. Сейчас, выходя из кабинета, он услышал, как Занзас что-то прошептал Цуне, и тот со словами: «Да, хозяин» плавно опустился ему между ног. Остального Хаято предпочёл не видеть.
Где-то внутри израненного тела, в самой глубине сознания Савада Цунаёши искренне желал умереть.

[Гость]

Dt-81 Хибари/Мукуро. Жестокое изнасилование, ломать пальцы, ребра, засовывать тонфа в анус. Слезы Мукуро от боли и унижения.

944

Отомстить ему Хибари мечтал уже давно. То, что Рокудо сделал с ним под иллюзорной сакурой, было непростительно.
Ни одно травоядное не посмеет…
Рокудо посмел. Тогда Хибари почти не чувствовал боли – все заглушала кипящая в крови ярость, гнев от осознания собственного бессилия, а уши закладывало от хруста костей, которые Рокудо с таким удовольствием ломал.
Что же, «Властелин Иллюзий», я верну тебе должок. С процентами.
Гад еще не восстановился после Вендикаре и по факту был ни на что не способен. А возможно, решающую роль сыграл тот факт, что к Хибари за несколько месяцев до этого переехал один симпатичный «трофей». Ненавязчивый и миленький – словно еще один Хиберд. Трофей звали Хром Докуро. Не то что бы эта девчонка была так уж ему нужна, но ее уход сильно подкосил иллюзиониста, так что Хибари был совсем не прочь приютить у себя это невинное существо, почему-то проникшееся к нему, ужасу Намимори, странной, больной нежностью.
…У никчемного травоядного просто не было сил сражаться. Трезубец улетел в другой конец комнаты еще в самом начале – достаточно было одного точного удара тонфа. Рокудо был слишком слаб, его попытки защищаться выглядели жалко и смешно, иллюзии выходили неубедительно, словно незавершенными, Хибари прекрасно видел сквозь эту цветную мишуру.
Так легко ломались длинные тонкие пальцы. Ласкала слух музыка из вскриков и стонов иллюзиониста, когда Хибари то пинками, то ударами тонфа ломал ему ребра. Волосы растрепались, лицо искажала гримаса боли, причем, скорее не физической, а... что там было у Рокудо вместо души?..
- Не надо…
Хибари поднял брови. Он просит пощады?
- Можешь убить меня, только… не делай Хром больно... больше. Ей плохо… - Рокудо закашлялся кровью, - от твоего безразличия.
Решил поиграть в благородство, или просто лицемерно пытается отвести от себя удар? Хибари сжал зубы, едва сдерживаясь, чтобы немедленно не убить это ничтожество, когда-то, по чудовищному недоразумению, сумевшее поставить его на колени.
- Не смей указывать мне, что делать, травоядное, - рыкнул Хибари, в очередной раз пиная Рокудо по ребрам.
Иллюзионист сдавленно застонал.
…Эта поза… выражение лица… беспомощность...
Да, Хибари вернул долг. А что до «процентов»...
У Рокудо было переломано слишком много костей, чтобы он мог сопротивляться или сбежать. Он практически не мог двигаться. И поэтому, все, что ему оставалось, было вертеть головой из стороны в сторону, словно пытаясь проснуться, убежать от кошмара, и рыдать от унижения. Его тело превратилось в одну сплошную болевую точку – еще бы, Хибари позаботился. Он думал, что на нем не осталось ни одного здорового, не приносящего боли участка... Но он сильно ошибался. Новая пытка оказалась хуже всех остальных ударов вместе взятых. Он бы закрыл лицо руками, если бы они не были переломаны, лишь бы не видеть сумасшедшей улыбки Хибари, который...
Решил его трахнуть. Своим оружием. А там – кто знает – может и сам захочет удовлетвориться.
О, да, Хибари улыбался, улыбался, глядя то на слезы беспомощного травоядного. И вводил тонфа глубже, быстрее, грубее. Так, что отвлечься, абстрагироваться от боли, не представляется возможным.
- Ты больной! Ублюдок! Тварь! – кричал Рокудо.
Хибари лишь улыбался еще шире.
- Я никогда этого не отрицал. Однако, - еще одно тонфа стремительно ворвалось в дрожащее, слабое, покрытое наливающимися цветом синяками тело, и Рокудо зашелся в отчаянном крике, - я не намерен выслушивать критику от ничтожества вроде тебя.
Иллюзионист задыхался. Захлебывался слезами. Хрипел и стонал. Хибари уже подумал, что эта картина станет его самым счастливым воспоминанием...
Он слишком увлекся процессом. Засмотрелся на покрывшиеся темно-багровой кровью тонфа, раз за разом исчезавшие в растерзанном анусе. Заслушался – полные боли стоны так приятно ласкали слух.
…И пропустил мимо ушей шаги, скрип открываемой двери и шокированный вздох. Лишь услышав знакомый свист, он оглянулся, но было поздно: хлыст уже обвил ноги, а через мгновение его уже впечатало в стену. От удара перед глазами рассыпались искры, но сознание Хибари потерял. Первым, что он увидел после удара, были знакомые потертые кроссовки. Он поднял голову.
Действительно, над ним возвышался Дино Каваллоне. Неимоверно раздражающий наставник, которого он не просил. Наставник, который объективно был сильнее. Который постоянно нес чепуху, но порой говорил разумные вещи. Которого травоядным можно было назвать разве что с большой натяжкой – почему, собственно, Хибари и придумал ему отдельную кличку: Конь. Каваллоне принадлежал к той весьма и весьма малочисленной группе людей, которых Хибари уважал. Он мог бы назвать его лучшим другом – если бы ему вообще было знакомо понятие «дружба».
Конь, несмотря на все «Отвянь» и «Камикорос» в свою сторону, относился к нему более чем положительно. Наверное, так ведут себя старшие братья. Хоть Хибари и не признавал этого вслух, он давно уже считал Коня кем-то вроде старшего брата. Раздражающего, но надежного и почти любимого.
Так что теперь, видеть в глазах Каваллоне ярость напополам с отвращением было... как минимум, неприятно. Когда он заговорил, у Хибари мурашки по спине побежали, и волосы чуть не встали дыбом – он никогда не слышал, чтобы Конь хоть с кем-то так разговаривал. Резко, четко, отрывисто, метая слова-ножи прямо в то место, где у Хибари должно было быть сердце.
- Ты псих. Больной на голову долбоеб. Я долго закрывал на это глаза, но таких мудаков, как ты, я еще не встречал, - Каваллоне стал повышать голос с каждым словом. – Да, он когда-то тебя побил. И что? Неужели ты не мог вызвать его на честный поединок, когда он восстановится? Поступить, как мужчина, а не истеричная, мстительная баба?!
Он щелкнул хлыстом, освобождая его ноги, и, расправив плечи, бросил:
- Никогда не думал, что скажу это... Но я жалею, что ты был моим учеником.
Конь отвернулся и присел рядом с Рокудо, оценивая его состояние. Гладя по лбу, стирая слезы со впалых щек и приговаривая «все будет хорошо». И, бросив через плечо ледяное «убирайся», Каваллоне достал телефон, чтобы вызвать помощь.
Хибари, пошатываясь, встал и на негнущихся ногах пошел прочь.
Он ни капли не жалел о том, что сделал с Рокудо. Ублюдок получил свое.
Но упреки Каваллоне еще долго будут отдаваться эхом у него в голове.

[Гость]

Dt-79 dark!Гокудера/Тсуна. Гокудера каждую ночь насилует своего босса, шрамируя его тело своими инициалами, пытаясь заклеймить и показать кому тот на самом деле принадлежит. Тсуна ничего не говорит остальным, опасаясь за судьбу хранителя, и коря себя за то, что не может возненавидеть.

Заказчик, я впервые исполняю заявку, если что - яд выпью по первому требованию! Но скромно надеюсь, что Вам понравится...

Горячо, просто опаляющее горячо. От постоянного хрипа горло саднит, говорить больно. Тсуна пытается вывернуться, скользит ладонями по гладким простыням, чувствует, как нагревшаяся ткань неприятно прилипает к влажной коже. Спина затекла от неудобного положения, и Десятому лишь изредка удаётся нормально выдохнуть, за секунду до того, как его лицо снова уткнут в подушку.
- Гокуд-дера, хватит на сегодня, прошу тебя!.. – неловко изогнувшись, до хруста костей, Тсуна прогибается в спине и жадно вздыхает. Ураган вдавливает его в постель, упираясь локтём в позвоночник, другая рука прижимает к постели тонкое запястье босса. Толчок, снова толчок – нелепо ловя губами воздух, шипя от боли, стирая о подушку катящиеся слёзы.
- Десятый, ну же, не надо плакать… - Хаято неожиданно замирает, с чавкающим звуком выскальзывая из тела Тсуны, и переворачивает его. От облегчения боли у Неба кружится голова, и он тянется к лицу Хранителя. Тот коротко вздыхает и припадает губами к руке босса, недалеко от запястья. Зубы сжимаются, и Савада надрывно стонет – сил на крики и мольбы у него уже не осталось.
Хаято снова разводит ноги босса, крепко сжимая худые колени. Тсуна закрывает глаза и затылком чувствует спинку кровати с новым толчком. Знакомое резкое ощущение, сменившееся пульсирующей теплотой. Небо сжимается в комок, чувствую струйку крови, стекающую из разорванного входа куда-то вниз.
- Мой… Десятый, скажи, что ты мой… Скажи… - резкий шёпот врывается в голову, от дыхания Урагана возле самого уха жар становится невыносимым. Желая побыстрее закончить очередной раз, Тсуна обнимает Хаято ногами, какими-то внутренними барьерами закрывая себя от нового всплеска боли:
- Твой… Гокудера… Мой Ураган… - шепчет Небо, рывком приподнимаясь, обвивая руками шею Хранителя. Содрогаясь всем телом от властных, грубых ласк в паху, Савада запрокидывает голову и в момент оргазма едва слышно произносит:
- Я люблю тебя…
Дальше сознание Десятого пропадает во мраке. Последнее, что чувствует Тсуна – обжигающее тепло медленно опустившегося на него Урагана.
Через какое-то время шум в голове Гокудеры затихает. Он приподнимается и покидает тело босса, чувствуя его судорожную дрожь. Но в себя тот так и не приходит.
Хаято садится на постели и закуривает. Глубокие затяжки помогают привести в порядок мысли, и полуобморочное состояние отступает. Гокудера тянется к ящику и достаёт медицинский скальпель. Дойти до ванной и взять спирт он не сможет – ноги пока не держат его. Поэтому Ураган подносит зажженную зажигалку к острому лезвию и обеззараживает его пламенем, раскаляя. Пару секунд лезвие остывает, и затем скальпель, крепко зажатый в руке Хаято, опускается на кожу на правой стороне груди Тсуны. Небо открывает глаза и, лихорадочно дыша, смотрит в темноту, едва различая лицо Хранителя в свете крохотного огонька зажигалки.
«G».
«H».
- Я люблю тебя… - отчаянно шепчет Тсуна, и, когда рука со скальпелем отрывается от его кожи, хватает её и утыкается в середину ладони лицом. От этой картины что-то в сердце Хаято сжимается, но единственное, что он может, это склониться к своему Небу и прошептать:
- Ты только мой, Десятый. Не забывай этого никогда…
… Тсуна за завтраком светло улыбается и заразительно смеётся над шутками, невинно краснея на паре недетских анекдотов, рассказанных Мукуро. Он немного бледен, и Ямамото в конце концов спрашивает его, внимательно смотря в лицо Савады:
- Эй, Тсуна… С тобой точно всё в порядке? – спокойный голос не выдаёт волнения.
Не в порядке. Не в порядке, Ямамото.
Надо рассказать. Я не могу так больше. Не могу.
Босс Вонголы – не подстилка, даже если…
- Десятый, доброе утро.
Тсуна оборачивается и смотрит в лицо спустившегося Урагана. Тот улыбается, подойдя к Саваде, и, легко подхватив его руку со стола, едва заметно касается её губами.
- У тебя холодные руки, Десятый… - и, садясь на своё место, по правую руку от Неба, Хаято, не выпуская маленькой ладони босса, начинает согревать её дыханием.
Сердце Тсуны пропускает удар.
Всего на одно мгновение.
Но через секунду в голове проносится несколько воспоминаний.
Гокудера, приносящий ему цветы прямо в больничную палату.
Гокудера, нежно сжимающий ладошку Тсуны на выпускном вечере.
Закрывающий своё Небо собой… Ураган Вонголы.
Тсуна улыбается. Это было. Было – но забыть он это не в силах. Не в силах возненавидеть человека, ставшего неотделимой частью его самого.
- Всё в порядке, Ямамото, - и Савада обворожительно улыбается, обводя взглядом всех Хранителей, - Всё в полном порядке.